Почему соотечественники не хотят прививаться «Спутником-V», лучше ли йельский ГУЛАГ, чем наше социалистическое соревнование, какие пять блоков мер могут помочь инвестициям в НИОКР, каких нововведений ожидать патентоведам и далеко ли от фундаментальной биологии до фармацевтического продукта (и всегда ли есть между ними связь), читайте в репортаже InScience.News с круглого стола «Как стимулировать научные разработки для фармацевтики и здравоохранения в России».
Нет «Спутника» в своем отечестве
В начале встречи прозвучали рассказы об успехах ковидного года — о том, как всем удалось мобилизоваться, быстро сделать вакцины и молниеносно зарегистрировать препараты благодаря специальному Постановлению № 441. По мнению представителей компаний, департаментов и венчурных фондов, этот опыт открыл прекрасные перспективы взаимодействия науки с производством и бизнесом, научил университеты и академические институты сотрудничать с отраслевыми министерствами через Минобрнауки. Также были найдены инновационные подходы к профилактике и лечению хронических заболеваний. Самыми актуальными сферами фармацевтических разработок назвали противовирусные препараты, преодоление антибиотикорезистентности, лекарства от онкологических, аутоиммунных и нейродегенеративных заболеваний.
Михаил Гельфанд, вице-президент по биомедицинским исследованиям Сколтеха, попросил разграничить исследования и разработки. «Не надо путать божий дар с яичницей», — саркастично заметил он (в фразеологизме найдется что сопоставить и с высокими целями познания мира, и с практическим результатом). Фундаментальная наука ближе к свободному творчеству, где нет образа конечного продукта, который критически важен для создания технологии. «Это разные виды человеческой деятельности. Есть люди, которые счастливо умеют совмещать то и другое, но это достаточно редкие люди», — отметил биоинформатик. И поэтому научным группам нужны возможности для работы, «а направления они сами найдут». И если научных заделов не будет, коммерциализировать будет нечего.
Также Гельфанд добавил, что, хотя все называют вакцину «Спутник-V» успехом и достижением, больше половины граждан-потребителей ею прививаться не собираются, хотя к западным разработкам они более лояльны. По его мнению, освещение первой российской вакцины было провалено, поскольку все «обсуждение превращено в пропагандистскую войну». Профессор Сколтеха Глеб Сухоруков возразил, что в Восточной Европе многие его знакомые хотят лететь в Россию прививаться «Спутником-V», а не вакциной AstraZeneca.
Можно свести эти две точки зрения в одну: пиар «Спутника-V» был направлен прежде всего на международное признание, но в нашей стране он частично провалился. Причина тому — низкое доверие к власти у немаленькой части населения. В комментариях к круглым столам и трансляциям о вакцине гораздо больше обсуждают Путина, чем ее саму.
«Из-за успеха со "Спутником" сложилась иллюзия, что у нас где-то в закромах Родины лежат научные результаты, не хватает только механизма, который их поможет дотащить до рынка. Но на самом деле я очень сомневаюсь, что эти самые закрома существуют. Такие разговоры ведутся на моей памяти лет двадцать, и все, что можно было дотащить, уже дотащили», — продолжил Гельфанд.
Патентные предложения
Но вакцины вакцинами, а с юридической точки зрения этот год научил нас многому, на основе чего можно развивать новые практики. Директор Департамента стратегического развития и инноваций Министерства экономического развития Рустам Тихонов коротко рассказал о нововведениях в области защиты интеллектуальной собственности. Совместно с Роспатентом его ведомство помогло ускорить регистрацию изобретений, усовершенствовать и цифровизировать подачу заявок.
Кроме того, он рассказал о предлагаемых мерах для улучшения системы. Во-первых, это передача исключительных лицензий от вузов и НИИ к малым предприятиям при вузах по упрощенной процедуре. Такой законопроект уже «близок к вынесению в правительство». Для увеличения привлекательности сферы разработок был бы также полезен режим «патентной коробки» и другие налоговые льготы. Приоритетным проектом он назвал поддержку быстро растущих технологических компаний — не стартапов, а крупных и узнаваемых, которые растут на 15–20% в год и составляют важную долю экспорта в своем сегменте. «Часть из них занимается R&D в в Сколково», — отметил Тихонов.
Также важной мерой он считает поддержку институтов развития, которые сейчас находятся в стадии реформирования. Это позволит более эффективно финансировать сложные составные проекты, в которых компонуются много технологических решений из разных областей. Примером стали технологии электротранспорта, где новыми разработками будут и отечественные накопители, и новые материалы, и интеллектуальное управление.
Все эти и другие наработки периода пандемии следует учиться применять и в дальнейшем. «Нужно сделать все, чтобы сохранить позитивный опыт по организации взаимодействия между всеми участниками рынка, включая различные виды оперативного рассмотрения заявок и регистрации, вывода на рынок новых решений», — призвал управляющий партнер компании EY по странам СНГ Александр Ивлев.
«Особый инструмент» или «нонсенс»?
Анна Гусева, партнер EY и руководитель группы по оказанию консультационных услуг по сделкам предприятиям медико-биологической отрасли в СНГ, рассказала об исследовании российских НИОКР и их мер поддержки, проведенном в течение прошлого года. «Исходя из статистических данных, чем выше инвестиции в НИОКР, тем больше ВВП на душу населения и тем выше качество жизни», — так она сформулировала смысл поддержки науки и разработок. Для этого нужны инфраструктура, финансирование, научно-методологическая поддержка.
Нельзя сказать, что в России ничего не делается в этой сфере. У нас работает 19 кластеров, две технологические платформы для биофармацевтического рынка, 73 центра совместного пользования. Стратегия «Фарма 2030», которая пока не увидела свет в финальном виде, тоже содержит важные пункты, например механизм трансфера технологий для фармацевтических компаний. И все же статистика подтверждает, что в России масштабы венчурного финансирования биотехнологий остаются незначительными, если мы себя сравним с развитыми странами. При этом львиная доля венчурного финансирования поступает от государства. «Но у нас есть особый инструмент — государственно-частное партнерство, когда через институты развития компании получают возможность софинансирования от государства. Это снижает венчурные риски, позволяет разделить их с государством», — отметила Гусева.
Гельфанд напомнил, что между научным результатом и практическим применением всегда есть разрыв и заполнить его можно по-разному. Хороший венчурный капиталист рискует своими деньгами, чтобы это сделать, и у него выстреливает большой процент проектов. «В России эту функцию выполняют институты развития, но это нонсенс, потому что эти люди рискуют не своими деньгами, а деньгами корпораций. Нет разницы, сработает один из десяти или один из тридцати проектов. Но зато прокурор может спросить, куда вы дели эти деньги, и получится нецелевое расходование средств», — отметил ученый. Гельфанд добавил, что среди названных спикерами крупных венчурных компаний — Baring Vostok и РВК, руководители которых находятся под домашним арестом, а руководитель Роснано только что был освобожден от него.
Высказался по поводу диковинного механизма и Глеб Сухоруков. По его мнению, на Западе компаниям интересно и не так рискованно вкладываться в венчурные софинансирования, поскольку там существуют механизмы страхования инвестиций. У нас же предприниматели и на науку потратить боятся (поскольку окупается она далеко не всегда), и сами на бюджетные деньги глядят с опаской. «Некоторые компании отказываются от государственного софинансирования из-за жестоких требований. Они просто не хотят связываться, в том числе из-за огромного количества отчетности», — дополнил он.
Пять шагов навстречу инновациям
На основании проведенного исследования компания EY сформулировала пять групп мер поддержки, которые «позволили бы вывести российские инновации на следующий уровень». Первой стал централизованный подход к регулированию фармацевтических исследований и разработок. Сейчас ФОИВов много, но ожидания и требования нужно выровнять. Для этого, по мнению Гусевой, помогло бы создание комиссии, которая отслеживала бы, куда и зачем идут инвестиции, появился ли результат. Кроме того, требуется долгосрочная госпрограмма по развитию НИОКР для биофармацевтической отрасли. Поскольку путь от биологического открытия до лекарства может занимать десятилетия, стоит играть «вдолгую».
Второй блок мер — совершенствование нормативно-правовой базы. «Мы хвастаемся вакциной, но сталкиваемся со сложностями при выходе на мировые рынки», — напомнила Гусева. Чтобы исправить это, необходимо гармонизировать российские требования к регистрации с международными, стимулировать соответствие международным стандартам, ввести единые правила документирования исследований. Помогла бы и открытая платформа для включения российских ученых в международную инфраструктуру.
Третий блок — инициативы по ускорению выхода на рынок. Сюда относится и развитие научных консультаций с регулирующими органами, чтобы узнать их запрос, и быстрая регистрация, и т. д. Бок о бок с ним идет четвертый блок — совершенствование патентных механизмов. По мнению Гусевой, полезно было бы ввести проверки «патентной чистоты», а систематизировать знания обо всех лекарственных разработках помог бы единый реестр фармакологически активных веществ. Наконец, пятой группой мер могли бы стать стимулы для развития материально-технической базы и образовательной инфраструктуры. Под ними подразумеваются и гранты, и таможенные и налоговые льготы, и развитие инфраструктуры университетов и НИИ.
«Я лично знаю молодых людей, для которых это оказалось последней каплей»
Михаил Гельфанд пожаловался на дежавю от мероприятия: одни вещи говорятся из раза в раз, другие уже на нескольких подобных встречах следовало бы сказать, но никто их не произносит вслух. Возвращая дискуссию к фармацевтике, биоинформатик прокомментировал ситуацию с новыми российскими препаратами.
«Про еще одну вакцину ничего не известно, публикаций нет, про другую есть статья в очень второстепенном журнале. У ученых сомнения, что все это работает», — Михаил Гельфанд, профессор, вице-президент по биомедицинским исследованиям Сколковского института науки и технологий.
Ученый отметил глубокое недоверие общества к отечественной медицине в целом, по крайней мере, в рядах своих коллег. Даже российское «лекарство» для лечения COVID-19, о котором говорили как о достижении, зарегистрировали после первой фазы клинических испытаний.
Данные по некоторым лекарствам не были опубликованы в течение десятков лет, несмотря на законодательные требования. Во многих случаях материалы опубликованы только формально: они висят в интернете, но без пароля посмотреть на них невозможно. Сейчас регистрацию вводят по правилам ЕАЭС, но, несмотря на это, первая дюжина одобренных препаратов — гомеопатия. В таком контексте «ни о каком доверии международного сообщества говорить невозможно, это просто социалистическое соревнование», — считает ученый.
Как же можно изменить ситуацию?
«Чтобы была хорошая медицина и хорошая фармакология, нужна хорошая биология. В России же ее нет, есть отдельные научные группы мирового уровня. <…> И вкладывать средства надо не спорадически, когда вдруг вспомнили, что существует генетика или биотехнология, а потом направили миллиарды по каким-то непрозрачным схемам и ждут результата через три года», — Михаил Гельфанд, профессор, вице-президент по биомедицинским исследованиям Сколковского института науки и технологий.
Другой крупной проблемой Гельфанд назвал отток молодых кадров, для борьбы с которым обычно рекомендуют повышать зарплаты и устранять жилищные проблемы. Однако биоинформатик видит среди причин скорее очень слабую академическую мобильность: в России катастрофически не хватает механизмов создания новых научных групп для молодых ученых. Все меры, которые направлены в эту область, в лучшем случае точечные. Гельфанд вспомнил про конкурс молодежных лабораторий 2019 года, когда запустили конкурс в ноябре, а к Новому году хвастались результатами. «Лаборатория за месяц не создаются, это просто симулякр», — отметил он.
Третья проблема в том, что «в России очень неудобно заниматься экспериментальной наукой». Секвенирование (прочтение геномов) в Москве стоит вдвое дороже, чем в Европе, поставки реактивов и оборудования долгие, и ценнейшие препараты, которые нужно транспортировать только во льду, по две недели лежат на таможне, успевая растаять. Он напомнил, что Сколтеху хотели создать свой таможенный пункт, но пока ничего не изменилось. Кроме того, для многих решающими становятся социально-психологические причины, политическая обстановка в стране. По мнению Гельфанда, качество управленческих решений ученых тоже расстраивает, потому что с ними никто не консультируется. В качестве примеров он упомянул и реформирование грантовых фондов, и закон о просветительской деятельности, который был принят, несмотря на все протесты. «Я лично знаю молодых людей, для которых это оказалось последней каплей», — отметил ученый.
«Не бывает науки второй свежести»
Александр Габибов, директор Института биоорганической химии им. академиков М.М. Шемякина и Ю.А. Овчинникова Российской академии наук, не согласился с предыдущими ораторами. Он вспомнил про программу «Фарма 2020» от Минпромторга, где прописан был и трансфер технологий, и пути финансирования. «Там рассматривали запросы Минздрава, и, хоть и с большими издержками, но система работала», — отметил руководитель ИБХ.
Габибов обратил внимание на другую отечественную беду. Если на Западе, переходя из глубоких передовых исследований в прикладные, ученые становятся богатыми, то у нас разработками занимаются люди со слабым научным бэкграундом.
«Не бывает как рыбы второй свежести, так и науки второй свежести. Ученые должны руководить процессом разработок. Ощупывание проблемы людьми, которые знают что-то понаслышке, приводит к очень неприятным результатам», — Александр Габибов, директор ИБХ РАН.
Чтобы исследователи были подготовлены и к прикладной, и к фундаментальной научной работе, нужно давать им лучшее образование из первых рук. В ИБХ для этого организована система аспирантской подготовки, в рамках которой молодым ученым читают лекции настоящие светила, в том числе семеро нобелевских лауреатов приезжают. Ну а чтобы молодежь оставалась мотивированной продолжать научный путь в России, «аспирант, который работает в полной мере, должен получать зарплату в сто тысяч рублей». Конечно, эти деньги необходимо отработать. «Это позволяет руководителю попросить его прийти и в субботу, и в воскресенье, чтобы не прекращать научный процесс. Наука за рубежом делается жесткими методами», — продолжил Габибов, добавив, что в Йельском университете в лабораториях ведущих ученых ходят шуточки про ГУЛАГ.
На вопрос, что сейчас мешает российским научным группам, Габибов привел в пример Вейсмановский институт, который окружен небольшими компаниями, взаимодействующими с ним на законных основаниях. «Я законно не могу даже осуществить сдачу помещения сколковским компаниям. Можно разве что лично в Министерство обратиться, но этот процесс тормозит чиновничий аппарат на среднем уровне. Если я разрешу работать, то будет нарушение, которым может заинтересоваться прокуратура. Если я не разрешу, то поставлю блок на развитие науки», — рассказал он.
Габибов предложил сделать анализ развития российских разработок по COVID-19, сравнив его с докладом о советской науке в период Великой отечественной войны.
«Баланс центрального финансирования и рыночного соревнования»
Итогом встречи стало выступление Матиаса Вернике, сопредседателя Ассоциации фармацевтических компаний «Фармацевтические инновации» (Инфарма) и члена Совета директоров Ассоциации международных фармацевтических производителей. «Здорово иметь такое открытое обсуждение, особенно на высоком уровне», — порадовался он.
Вернике рассказал о своих впечатлениях от дискуссии на основе своего опыта. «Я работаю в фармацевтической индустрии. Сейчас в развитии около 7000 лекарств. Но мы знаем, что всего около 100 дойдут до регистрации», — отметил он. Данные нужно многократно проверить и перепроверить, чтобы результатам наших исследований можно было доверять. Он отметил, что в России есть сильная научная традиция, с которой нужно работать. Но не менее важно и чувствовать себя частью глобальной экосистемы. «На мой взгляд, главным результатом будет понимание, как Россия может внести свой вклад в глобальные разработки», — считает Вернике.
Путь от открытия к технологии или препарату долог и непрост. Иногда на поиски того, что работает, уходят многие годы. «Надо найти баланс между попытками что-то найти и возможностью обнаружить что-то совершенно неожиданное, — советует Вернике в такой ситуации. — Баланс центрального финансирования и рыночного, адам-смитовского соревнования лучших исследований, испытаний, стартапов».
Подписывайтесь на InScience.News в социальных сетях: ВКонтакте, Telegram, Одноклассники.
